Иеромонах Павел (Троицкий) родился 11 января по старому стилю в 1894 году в селе Тысяцкое Тверской губернии и был наречён в честь святого апостола Петра. Его отец – Василий Иосифович Троицкий – был священником и служил в кладбищенской церкви города Торжка. 

Имя матери – Анна Ивановна.

В семье было четверо детей. Старшим был Михаил, Вторым – Пётр, Третьим – Александр. Самой младшей была сестра Елена.

По обычаю того времени сыновья священников учились в духовных школах. Так и все три брата учились в Тверской Духовной семинарии.

 Семья была просвещённой, дети воспитывались в глубокой вере и преданности Церкви, но жизнь семьи и священническое служение отца омрачались его пристрастием к вину. Тяжёлые переживания, вызванные духовным недугом отца, были столь сильны, что отец Павел до конца своей жизни непримиримо относился к употреблению крепких спиртных напитков. 

Старший брат, отец Михаил, был священником Новоторжского уезда , после смерти отца стал опорой для матери и сестры, в 1937 году был арестован, в 1938 – расстрелян.

Младший брат Александр не успел окончить семинарию. Видя наступившее лихолетье, в 1918 году он принял монашеский постриг в Ниловой пустыни на Селигере, получил имя Вениамин, вскоре был рукоположен во иеромонаха. В 1922 году он был арестован по делу епископа Петра (Зверева).  

В Москве в Бутырской тюрьме ему было предъявлено обвинение в распространении воззвания епископа Петра, направленного, как сказано в протоколе, «против всего обновленческого движения в Церкви и в поддержку политики (патриарха) Тихона».

В 1923 году отец Вениамин  был выслан в Ташкент, там был тайно рукоположен во епископа. В 1926 г. был арестован и в 1938 году расстрелян.

Сам Пётр Васильевич окончил Духовную семинарию в Твери,

затем – первый курс Императорской Петроградской Духовной Академии.

В январе 1917 года он был призван в армию и направлен в Московскую школу подготовки прапорщиков пехоты.

После принятия присяги в сентябре 17 года он был переведён в запасной полк в Вязьме.

В это время командир его полка вызвал к себе офицеров и предложил ехать на Дон, на территорию, принадлежавшую белым, чтобы воевать против большевиков.

Некоторые офицеры, не желая переходить на сторону советской власти, тогда уехали из Вязьмы. Петр Васильевич отказался куда-либо ехать, на стороне белых он не выступал, но и за красных тоже не воевал. Спустя 22 года на следствии одним из пунктов обвинения стало то, что он не донёс в полковой комитет на офицеров, собиравшихся бежать на Дон.

В военных действиях Пётр Васильевич не участвовал, желал принять монашество. В 1923 г. он демобилизовался и переехал в Москву.

В Даниловом монастыре, настоятелем которого был  архиепископом Феодор (Поздеевский),

он принял постриг и вскоре был рукоположен в сан иеромонаха. В постриге он получил имя Павел в честь преподобного Павла Фивейского, память которого празднуется 28 января.

Время было очень тяжёлое: всё ширилось и усиливалось гонение на Церковь, то и дело совершались аресты духовенства; многие епископы, священники и миряне совращались в организованное советской властью обновленчество.

Данилов монастырь стал одним из наиболее твёрдых оплотов православия,

в особенности после ареста св. Патриарха Тихона весной 22 года, когда централизованное управление Церковью стало невозможным.

К архиепископу Феодору постоянно приезжали епископы, вскоре почти все ставшие исповедниками и мучениками, чтобы обсудить вопросы церковной жизни, - владыка пользовался большим авторитетом благодаря своей твёрдости и высоко-духовной аскетической жизни.

Духовником в монастыре был замечательный старец, ныне прославленный в лике святых архимандрит Георгий (Лавров),

к нему обращались многие из московского духовенства и мирян, его духовному руководству был вручён и отец Павел.

Послушаниями отца Павла были управление хором и исповедь. Исповедовать приходилось часто и подолгу, так как народу в монастыре собиралось много, а иеромонахов в братии было мало. Уже в те годы отец Павел иногда удивлял братию своей прозорливостью.

28 октября 1929 года, ещё до закрытия Данилова монастыря, отец Павел был впервые арестован. Дело его очень короткое, содержит всего один краткий протокол допроса. Его спросили о том, что говорил в проповеди епископ Парфений, призвавший прихожан мирными способами сохранить и защитить монастырь.

Отец Павел ответил: «Я – или управляю хором, или исповедую, потому не обращаю внимания на то, что говорит тот или иной проповедник. Мне некогда. Служу я очень редко, раз в полтора-два месяца».

Поводом для ещё одного обвинения стало то, что монастырь посылал деньги архиепископу Феодору и другим монахам, которые были  арестованы раньше. Отец Павел, как и другие подследственные, был приговорён к ссылке на 3 года в Казахстан.

Одной из прихожанок о. Павла была Агриппина, девушка 28-ми лет. Когда был объявлен приговор, архимандрит Симеон (Холмогоров)

спросил у её матери, Марии Феоктистовны: «Вы не согласитесь послать свою дочь за о. Павлом? Если никто с ним не поедет, он там погибнет». Мать согласилась. Он спросил, не будет ли возражать отец, - она ответила, что, конечно, не будет. Тогда о. Симеон вызвал Агриппину Николаевну и благословил её ехать с о. Павлом.

Груня, как её называли в то время, окончила училище сестёр милосердия Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны в Марфо-Мариинской обители и поступила послушницей в Серафимо-Знаменский скит, где стала келейницей игумении скита, матушки Фамари (Марджановой).

Сохранилась фотография матушки Фамари с благословением послушнице Груне.

Но в 23 году скит закрыли, и Груне пришлось вернуться в Москву. Здесь она стала прихожанкой Данилова монастыря и духовной дочерью о. Павла.

Агриппине Николаевне пришлось дежурить на Казанском вокзале, чтобы уследить, когда привезут о. Павла вместе с другими заключёнными и посадят в вагоны.

Надо было сесть в тот же поезд, а заранее узнать ничего было нельзя: в тюрьме не сообщали, куда повезут осуждённых. Ей удалось сесть в другой вагон того же состава, и поезд двинулся на восток. На каждом полустанке надо было следить, не высадят ли заключённых на остановку в какой-либо пересыльной тюрьме.

Первый раз колонну высадили в Самаре. Агриппина Николаевна тоже вышла из поезда и проследила путь заключённых до тюрьмы.

Там она получила свидание с о. Павлом. В письме 1986 года он сам рассказал об этой встрече: «… Агриппинушку послал этапом за мной о. Симеон, и она поехала, своим умом не рассуждая, поплыла как по волнам, с ней был Ангел хранитель. Я когда увидел её, очень испугался: она была очень молода и вообще никогда нигде не была. Я грозно встретил её в Самаре в тюрьме, когда она пришла ко мне на свидание, кто благословил? Кротко, радостно ответила: «Отец Симеон!» На душе у меня стало легко».

Агриппина Николаевна спросила: «Батюшка, а у Вас есть крест?» Отец Павел сказал, что нет, у него всё отняли. Тогда она сняла с себя золотой крест и дала ему. На следующий день о. Павел вернул ей крест, сказав: «Возьми – меня убьют за него».

Каждый день Агриппине Николаевне нужно было дежурить около тюрьмы, чтобы уследить за отправляемой колонной и вскочить в тот поезд, в котором повезут заключённых дальше. Так они прошли 4 тюрьмы.

В одном следственном деле сохранилось письмо бывшего в заключении епископа. Он пишет, что в Самаре, в пересыльной тюрьме, страшно избивали заключённых. Одного епископа очень сильно избили, и он долго лежал в больнице. И тут же приписка: «А иеромонах Павел Троицкий и до сих пор не вышел из больницы». Очень вероятно, что о. Павел тоже перенёс избиения.

Уже в старости о. Павел писал о священнике, который в тюрьме на следствии выдал многих людей: «Я его не виню. Одному Богу известно, как пытали. Страшно вспомнить!..» И далее: «Если в сердце Царствие Божие, то не чувствуешь боли».

После четырёх тюрем этап прибыл поездом в Казахстан, и на станции Кокчетав колонну высадили. Вышла и Агриппина Николаевна. Заключённых посадили на сани, запряжённые лошадьми, и повезли в город Акмолинск (теперь этот город стал столицей Казахстана и называется Астана). Агриппину Николаевну в сани не посадили, и она побежала следом. Селение скоро кончилось, и дорога уходила в зимнюю казахстанскую степь.

Увидев, что она всё бежит, осуждённые женщины стали просить за неё конвоиров, те сжалились, остановили лошадей и спросили: «Ты что, так и будешь бежать 200 вёрст?» Она сказала: «Да». Тогда её посадили в сани у ног о. Павла. Так они прибыли в Акмолинск, где поселились в маленьком доме, в одной комнате. Отец Павел повесил верёвку, на верёвку – простыню, в одной половине комнаты жил он, в другой – Агриппина Николаевна.

Через некоторое время они познакомились с местным священником, о. Игнатием Кондратюком, который помогал заключённым, а их было в Акмолинске довольно много.

Отец Павел вскоре, когда ему прислали всё необходимое, стал совершать литургию. Агриппина Николаевна пекла просфоры, пела, читала. Служить можно было, конечно, только тайно. Агриппина Николаевна рассказывала о том, как строго её воспитывал о. Павел.

Однажды зимой, в сильный буран, надо было идти за водой на реку Ишим. Агриппина Николаевна спросила благословения, о. Павел благословил принести только полведра. Она пошла на реку, к проруби, и, понимая, что полведра – это совсем мало и не хватит на все хозяйственные нужды, зачерпнула целое ведро и вернулась домой. Отец Павел встретил её в сенях и, увидев полное ведро, велел идти обратно и отлить половину в прорубь.

Позже, в 70-е годы, о. Павел описывал эту ссылку в письмах: «В Акмолинске я очень болел. Морозы – 50 градусов, и жара тоже 50 градусов, бураны песочные, снежные. Самые трудные работы Агриппина Николаевна прекрасно выполняла, хотя раньше не знала никакой чёрной работы. Она меня выхаживала от всяких болезней, которых у меня было очень много. Всё ею испытано: и холод, и голод …»

У Агриппины Николаевны такая преданность воле Божией! О себе она никогда не думала, всю жизнь отдала Церкви и духовенству. В Акмолинске был страшный случай. Киргиз-милиционер, пьяный, пришёл за деньгами, а у нас денег не было. Я и не заметил, как он достал наган и стреляет. Не успел я оглянуться, как Агриппина Николаевна встала между ним и мною. Пуля задела её, и она, обливаясь кровью, не сошла с места, пока его не схватили соседи». Агриппину Николаевну доставили в больницу. Пуля скользнула по виску, рана не угрожала её жизни, и на следующий день она убежала из больницы, беспокоясь за о. Павла.

Отец Павел с Агриппиной Николаевной пробыли в Акмолинске 4 года. Здесь совершилась встреча, имевшая значение для всей последующей жизни о. Павла. Из Рязанской епархии в Акмолинск выслали старца-архимандрита Арсения, с которым о. Павел особенно сблизился. Агриппина Николаевна рассказывала, что они часами о чём-то разговаривали. И с этого времени о. Павел стал проявлять особое стремление к тому, чтобы жить по воле Божией, как учил о. Арсений, и начал нередко говорить: «На это есть воля Божия» или «На это нет воли Божией».

Отец Павел вернулся в Россию в 1933 году и жил полулегальным образом в разных деревнях Тверской области, в Ростове, в Малоярославце. Агриппина Николаевна рассказывала, как о. Павел вдруг посылал её искать новую квартиру, и она уезжала туда, куда он говорил, и каждый раз всё устраивалось по его слову. Он был прозорливым: предчувствовал опасность и знал, когда и куда надо было уехать…

Отец Павел несколько раз бывал в Москве, исповедовал и причащал духовных чад. Однажды, тайно приехав в Москву, он проходил мимо дома Агриппины Николаевны и без предупреждения зашёл к её родителям. Оказалось, что отец Агриппины Николаевны умирает. Отец Павел исповедовал и причастил его перед смертью.

Отец Павел был арестован в Завидове 7 июня 39 года.

В следственном деле обнаружилась третья фотография о. Павла. Он изображён в том виде, в котором был арестован, коротко пострижен ради конспирации, в его глазах удивительное спокойствие.

На следствии о. Павлу предъявили показания архиепископа Феодора (Поздеевского) и архимандрита Симеона (Холмогорова), уже расстрелянных в 1937 году. Тогда его не нашли.

Отец Павел на следствии оказался в тяжёлом положении. Чтобы не выдать никого, он вообще отказался кого-либо называть из числа тех, кто остался на свободе.

Вот вопрос следователя: «Следствие предлагает вам полностью рассказать правду об антисоветской деятельности своей и других лиц». Отец Павел отвергал обвинения в антисоветской политической деятельности. «… Что же касается лиц, которые были со мной связаны, то назвать этих лиц я не могу по своим религиозным убеждениям».

Эту очень трудную позицию – не назвать ни одного имени – удалось выдержать в те страшные годы немногим заключённым.

В конце октября о. Павел был приговорён к 8-ми годам лишения свободы в исправительно-трудовом лагере.

Он под усиленным конвоем был доставлен в конце ноября в Ивдельлаг НКВД, это на 535 километров севернее Екатеринбурга.

В лагере о. Павел смог отработать только один день на расчистке баржи. Далее сразу заболел и был отмечен как «инвалид неработающий». Потом он говорил, что остался живым только благодаря тому, что был взят на работу в лагерную санчасть. Состояние его здоровья было очень тяжёлым, по 2-3 месяца он лежал в больнице.

Несколько раз о. Павел посылал из лагеря Агриппине Николаевне письма, написанные на бересте, – впоследствии их сожгли, опасаясь ареста. Он писал, что ей делать, где жить, – обстоятельства её жизни были в то время очень трудными.

В 1943 году сестра о. Павла, Елена Васильевна, направила в НКВД заявление с просьбой освободить его из заключения в связи с крайне тяжёлым состоянием его здоровья.

Из дела следует, что освобождение о. Павла готовили, однако в феврале 44 года в деле появляется акт, свидетельствующий о смерти заключённого Троицкого от воспаления лёгких.

Очевидно, каким-то образом Елене Васильевне удалось спасти брата – может быть, лагерное начальство пожалело его, а может быть, за деньги оформили документы о его смерти, то есть списали как умершего и отпустили с какими-то другими документами. Аналогичные случаи известны. Оказавшийся в таком положении человек должен был скрываться от родных и знакомых. С этого времени и начинается самый таинственный период в жизни о. Павла.

Освободившись, о. Павел поселился в родной Тверской области около города Кувшинова, где провёл всю оставшуюся жизнь. Агриппина Николаевна думала, что он снова возьмёт её к себе в келейницы, но о. Павел не благословил, сказав, что на это нет воли Божией.

Отец Павел категорически запретил говорить о себе: очевидно, он жил нелегально, под другим именем.

Агриппина Николаевна неоднократно приезжала к о. Павлу, бывали у него и двое или трое духовных чад из Санкт-Петербурга, но для всех остальных он место своего жительства, как и место погребения, пожелал оставить неизвестным. Вот что он писал в 89 году: «Очень прошу: обо мне никому не говори. Я никого не боюсь, но хочу умереть тихо, без всяких почестей, как миллионы людей умирали в лагерях без всякой вины. У меня нет зла на эту страшную жизнь и на этих людей с 1917 года. Теперь как будто стали понимать всю прожитую жизнь – всё развалили, разгромили, расстреляли, уничтожили, а теперь пожинают плоды своего посева за 72 года. А иначе и быть не могло… Сколько было зверств ко всему русскому народу. Начиная с Царской семьи и кончая тружеником мужиком крестьянином. Где наш русский народ? Его так изуродовали…»

Рядом с домом был лес, иногда он выходил гулять. К нему приезжали несколько духовных чад, они помогали о. Павлу служить литургию, читали за службой, пели. Отец Павел был великим аскетом, постником, всегда молился, жил очень строгой жизнью, ничего не имел. Даже литургию совершал он, используя в качестве чаши стеклянную рюмку. В начале Великого Поста всегда писал: «Я теперь ухожу в затвор». Весь Великий Пост он не отвечал на письма.

Агриппина Николаевна была крещена в храме святителя Николая в Кузнецах.

В 1951 году настоятелем этого храма стал протоиерей Всеволод Шпиллер, вернувшийся в Россию из эмиграции.

Агриппине Николаевне понравились его благоговейное служение и проповеди. Очевидно, она рассказала о. Павлу о нём. Около 70-го года начинаются удивительно близкие, особенные отношения о. Павла с о. Всеволодом, их переписка и духовная связь. Отец Всеволод считал о. Павла святым старцем, своим духовником.

В это время по благословению о. Павла устанавливается через Агриппину Николаевну его письменная связь с целым рядом других молодых священников и их семьями.

Письма (их сохраняется примерно 300-400), содержавшие указания о воле Божией, и духовные наставления о. Павла становились святыней и руководством к жизни для его учеников. Он был прозорлив, знал, где что происходит, кто что думает и делает, предсказывал будущее, отвечал на письма, ещё не полученные и даже ещё не написанные. Нередко бывало так, что передаёт человек посыльному письмо для о. Павла, а посыльный тут же вручает его ответ, который написан раньше, но содержит ответы на вопросы, заданные в письме.

В письмах о. Павла очень немного общих поучений, они почти всегда написаны по каким-то конкретным вопросам. Все понимали, что если послушаться благословения о. Павла, то всё будет так, как он говорит, всё будет хорошо. Но горе тому, кто спросил и не послушался.

Дочь и зять хозяйки дома, в котором жил о. Павел, - Галина и Анатолий – часто ездили в Москву, привозили письма о. Павлу и отвозили его ответы. Они бывали на службах в Николо-Кузнецком храме, записывали на магнитофон проповеди о. Всеволода и доставляли их о. Павлу, который очень дорожил этими проповедями и часто слушал их.

Последнее своё прощальное письмо о. Павел прислал 16 февраля 1991 года, потом прислал, как обычно, красные яички на Пасху с краткими приветственными словами на бумажных салфетках, в которые те были завёрнуты. Не дожив примерно двух месяцев до 98 лет, втайне, как и жил, он скончался в начале ноября 1991 года. Точный день своей кончины и место погребения он не позволил никому сообщить, уподобляясь в этой своей строгости своему древнему святому покровителю, преподобному Павлу Фивейскому.

Агриппина Николаевна, сподобившаяся в последние годы жизни дара прозорливости, скончалась через год, 15 октября, в возрасте 91 года.